Купреянов Николай Николаевич (1894 - 1933)

Советская графика по праву гордится многими яркими и блестящим мастерами. Их немало сейчас, их немало было и раньше, на протяжении четырех десятков лет развития советского рисунка, акварели и гравюры. Одно из самых больших имен начального периода развития советской графики, ее первых пятнадцати лет — это имя Николая Николаевича Купреянова, создавшего за свою короткую жизнь множество не меркнущих от времени прекрасных и тонких произведений. Его поэтическое, глубоко искреннее и серьезное искусство сыграло важную роль в становлении и росте реалистического станкового рисунка, акварели и книжной иллюстрации. Оно проложило дорогу и на долгие годы дало питательную почву художникам тридцатых годов, окончательно утвердившим в советской графике метод социалистического реализма. Некоторые из них были его учениками. Многие художники: Кукрыниксы и Шмаринов, Каневский и Боим, Сойфертис и Горяев и другие — по-разному использовали в своем творческом развитии художественные открытия и находки рано умершего мастера и продолжили то, что было им начато. Двадцать пять лет, прошедшие со дня его трагической гибели, дают хороший повод для того, чтобы вспомнить и вновь оценить его искусство.  

Н. Н. Купреянов родился в 1894 году. Он был сыном губернатора, и вся обстановка его жизни в детские и юношеские годы, казалось бы, могла в полной мере создать из него человека запоздалой и уходящей дворянской культуры. Учение в Петербурге, в школе, а потом на юридическом факультете университета, перемежалось с летними месяцами в Селище—родовом поместье Н. К. Михайловского под Костромой; рано пробудившиеся художественные склонности замыкались долго рамками «Мира искусства»—к этому кругу его тянуло и личное знакомство с А. П. Остроумовой-Лебедевой и А. Н. Бенуа. Но не напрасно первыми художественными учителями Купреянова в его студенческие годы были художники, ставшие в дальнейшем выдающимися мастерами советского искусства:  Н. Кардовский, К. С. Петров-Водкин, А. П. Остроумова-Лебедева. Не случайно самым близким ему человеком стал тогда А. А. Блок, которому он писал необычайно серьезные, полные внутренней тревоги письма с фронта первой мировой войны.  «Октябрь застал меня на военной службе, - написал Н. Н. Купреянов в своей автобиографии. - Я был в Петрограде, слушал Ленина, говорившего с балкона дома Кшесинской, и в ночь на 25 октября видел «Аврору», обстреливавшую Зимний дворец. Однако я был далек от сознания значительности того, при чем присутствую. Сознание это пришло позднее. Тогда же «издержки» революции были мне виднее ее целей. Я не мог ее понять и чувствовал себя сбитым с ног. — Но революция освободила меня от обязательств перед самим собой, связанных с моим университетским дипломом. Не решенный мною вопрос о том, что мне с ним делать, решался без моего участия: и из двух профессий, мешавших друг другу, осталась только одна— искусство».  

И эту свою, ныне единственную профессию Купреянов сумел сразу же поставить на службу революции. Назревшее в нем уже давно ощущение крушения старого мира нашло теперь осязательное и конкретное выражение. Он со всей, свойственной ему прямолинейной и неподкупной честностью погрузился в напряженную творческую и общественную работу. Он впервые в своей жизни участвовал на выставке в 1917 году, а уже в 1918 году на обложке первого номера нового журнала «Москва» был напечатан его «Броневик»‚ — словно взрывающий и раздвигающий тесную улицу. В этой напряженно-контрастной, угловатой и резкой деревянной гравюре переплелись отзвуки искусства Петрова-Водкина и Остроумовой-Лебедевой, но их полностью подчинила себе драматическая и суровая революционная романтика. Ею проникнута и лучшая из купреяновских гравюр на дереве — «Крейсер «Аврора» (1923) — сделанное по собственному впечатлению и монументально обобщенное, полное тревожной и резкой динамики изображение легендарного корабля, идущего кончать со старым миром.  

В эти годы Купреянов работал больше всего как гравер, и в его неизменно романтических обостренно-контрастных черно-белых листах был отражен широчайший круг образов. Он делал гравированные портреты Ленина, Маркса, Луначарского, и рядом с ними среди его гравюр можно найти марку для изданий Костромского губкома РКП(б) или плакат об охране памятников искусства. Духом времени проникнута одна из лучших его гравюр - изображение жены, Натальи Сергеевны Изнар, за глаженьем в неприютной комнате годов гражданской войны. Работал он и как автор «Окон РОСТА», и как карикатурист в еженедельных журналах.  

С 1922 года он навсегда поселился в Москве и стал преподавателем, а затем и профессором Вхутемаса и Вхутеина. 

Но с 1924 года в творчестве Купреянова произошел глубокий перелом, заставивший его бросить деревянную гравюру как слишком условную, как ему казалось, форму графики. Он перешел к свободному, легкому, безукоризненно точному рисунку с натуры, сначала карандашом и тушью, а затем—излюбленной им черной акварелью. Вместе с А. А. Бруни, П. В. Митуричем и П. И. Львовым, переселившимися в 1924 году из Ленинграда, вместе с М. С. Родионовым и С. В. Герасимовым Купреянов стал одним из самых сильных и ярких мастеров реалистического рисунка в Москве. Романтический, приподнятый, часто нарочито-экспрессивный язык его деревянных гравюр уступил место гибкой и плавной мягкости верных и точных линий, пропитанному светом и воздухом реальному пространству, естественной и свободной подвижности и текучести строго и экономно обобщенной формы. Начав с пейзажей —деревьев и скал Крыма — и с набросков зверей и птиц, он скоро перешел к сложным пространственным композициям с большим диапазоном тем - от лирических впечатлений русской деревни до монументальных индустриальных образов рождающейся новой советской промышленности и техники. За исполненную в 1926—1927 годах серию больших листов «Железнодорожные пути» Купреянов вместе с С.В. Герасимовым, В. И. Мухиной, И. И. Нивинским и А. А. Осмеркиным получил одну из пяти первых премий на выставке, устроенной Советом Народных Комиссаров к десятилетию Октябрьской революции. Эти большие, пронизанные светом и движением листы стали одним из основополагающих образцов советской реалистической графики— графики нового типа: идейно насыщенной, взволнованно эмоциональной, раскрывающей высокую поэзию в повседневной жизни, труде и творчестве, графики новой по своему существу и вместе с тем опирающейся на лучшие традиции дореволюционного русского рисунка. Купреянов явно обращался за опытом к Серову, учась в то же время и у лучших мастеров Запада, особенно у Э. Манэ и Э. Дега.  

Серии рисунков Купреянова растягивались обычно на годы, и можно наглядно видеть, как от рисунка к рисунку совершенствовались его мастерство, зоркость его наблюдений, пластическая полнота формы. В конце двадцатых годов лучшими из этих серий черных акварелей стали его «Стада» (1926—1929) и «Вечера в Селище» (те же годы), включающие такие замечательные листы, как принадлежащий Русскому музею рисунок «Бетховен», как «Вечер» Третьяковской галереи или «Лошади у воды», приобретенные Британским музеем в Лондоне. Но в то же время Купреянов никогда не забывал и линейный рисунок пером или карандашом, доведя его теперь до удивительной реалистической осязательности, легкости и изящества («Вера за уроком» и многие другие).  

Не нужно забывать, что искусство Купреянова развивалось вовсе не просто и не гладко, что в нем нередко сказывались и большие недостатки и противоречия. Сблизившись еще ранее с Лефом и Маяковским, он стал одним из активнейших участников ОСТа, разделяя и достижения, и многие ошибки, и просчеты своих товарищей - А. А. Дейнеки, Ю. И. Пименова, П. В. Вильямса, А.  Гончарова и других. Путешествие в 1928 году вместе с Пименовым в Германию и Италию вызвало к жизни не только тончайшие путевые зарисовки и глубокие, серьезные листы, верно изображающие народ Италии и его угнетателей, но и породило ненужное стремление к повышенной экспрессии формы, в духе некоторых тогдашних надуманных остовских увлечений. Это сильнейшим образом сказалось в серии «деревенских» и «рыбацких» литографий 1928 года, с которыми Купреянов очень много и неудачно мучился, придавая им важное значение, которого они все же в его творчестве не получили. Но такие опыты были лишь преходящим отклонением от верно найденного пути.  На последние годы жизни Н. Н. Купреянова приходятся его, быть может, самые значительные и самые зрелые создания. В 1930 году он выполнил серию прелестных лирических иллюстраций к стихотворению Некрасова «Дед Мазай и зайцы», полную восхищения перед поэтической силой весенней русской природы. В следующем, 1931 году, им были сделаны большие рисунки черной акварелью на темы различных произведений Горького, заказанные ему литературным музеем. Среди них есть несколько очень значительных листов—особенно к «Делу Артамоновых» и к «Матери» («фабрика ночью»). Купреянов, первый среди советских художников-иллюстраторов, вложил в свое истолкование литературных образов яркую и сильную социальную характеристику, сумев в немногих разрозненных рисунках раскрыть не только колорит эпохи, но и важный идейный смысл иллюстрированных им произведений. Эти рисунки открывают собой длинную вереницу замечательных серий иллюстраций, созданных советскими художниками-графиками в тридцатые годы.  Не менее ярким этапом творческого роста Купреянова стали его цветные акварели и превосходные перовые наброски, сделанные во время трех поездок на путину на Каспийское море в 1930—1931 годах. Быстрый, легкий, точный, поэтически богатый набросок был доведен им теперь до подлинно ювелирной тонкости, отводящей всякую мысль о беглости или приблизительности. В больших цветных акварелях впервые развернулось живописное мастерство Купреянова, по насыщенному богатству цвета заставляющее иногда вспоминать акварели Серова и Врубеля. Во время этих поездок на побережье Азербайджана Купреянов не только работал как художник‚— он выступал как лектор и агитатор, завоевав уважение и дружбу рыбаков и рабочих. Он ясно отдавал себе отчет в общественной значительности всякого подлинно большого искусства, и в этой его серии очень ярко встает поэзия и красота обыденного, повседневного труда простых советских людей.  

Последней завершенной работой Купреянова стала серия черных акварелей (и связанных с ними черных и цветных литографий), посвященная Балтийскому флоту. выполненная для выставки к пятнадцатилетних Красной Армии и флота, открывшейся в 19ЗЗ году. Купреянов и здесь поставил себе целью показать эпическое величие и поэтическую силу обычной, рядовой, полной труда жизни. И серебристо-серая гладь Балтийского моря, и строгий, размеренный ритм жизни советских моряков, и романтика морской жизни, и суровая ответственность обороны советских границ нашли свое сильное и смелое выражение в этой большой и прекрасной работе.  

Купреянов был бесконечно требователен к себе и к другим людям, он органически не переносил никакой фальши ни в жизни, ни в искусстве, никаких внешних эффектов и пустословия. Эта требовательность иногда перерастала в поистине чрезмерную, преувеличенную придирчивость к собственным работам, заставлявшую его без конца переделывать и повторять свои рисунки и вечно отыскивать более точные, более верные, более совершенные решения. Он был искренне удивлен, когда жюри юбилейной художественной выставки 1932 года, состоявшее из самых несходных между собой художников, единогласно приняло представленные им два десятка рисунков, и не менее удивлен мнением жюри, что его черные акварели должны были представлять тогда в Ленинграде, на юбилейной выставке, высший уровень рисунка, достигнутый за пятнадцать лет в Москве.  

Остро наблюдательный, насмешливый, изысканно и тонко остроумный, он прекрасно умел разбираться в чужом искусстве и совсем не умел разбираться в своем‚ - не удивительно, что даже для близких друзей было полной неожиданностью то поистине неисчерпаемое  какое лишь в некоторой мере раскрылось  богатство его творчества, во время подготовки его посмертной выставки 1933 года.  

29 июля 1933 года Н. В. Купреянов утонул во время купания в реке Уче, к северу от Москвы. Это было тяжелой потерей для советского искусства. Но то, что успел сделать к своим 39 годам этот замечательный художник, стало за последние четверть века подлинной классикой советской графики‚ не утратившей своего художественного обаяния вплоть до наших дней.

 А. Чегодаев