Книги

В первых числах сентября 1959 года в номере ереванской гостиницы «Армения» Илья Григорьевич и Любовь Михайловна Эренбурги спрашивали у меня об одном художнике. Зовут художника Галенц, они видели его работы в Москве у Лили Брик и теперь хотели бы побывать у него в мастерской. Эренбург был удивлен, что я, ереванец, не знаю такого художника. Прошло несколько дней, я пришел к писателю записать беседу для газеты «Коммунист» (интервью опубликовано в номере от 13 сентября). Эренбург говорил об армянских художниках, об Овнатаняне, Сарьяне, сказал о Галенце, мастерскую которого помог ему разыскать Геворк Эмин. «Много смелого и интересного нашел в творчестве Галенца»,— заметил Эренбург. В понедельник 14 сентября Эренбург вылетал в Москву. Среди провожающих был Арутюн Галенц. Мы познакомились. 

Я стал бывать у него в мастерской. Полотна художника поразили меня. Я не был ни любителем, ни знатоком живописи. И тем не менее, один раз увидев работы Галенца, я остро почувствовал их силу. У меня то и дело возникало желание еще и еще раз взглянуть на тот или иной пейзаж, портрет — и так до тех пор, пока я не запоминал картину. Многие полотна Галенца я словно бы выучил наизусть, я их вижу, они всегда передо мной. Так читаешь и перечитываешь хорошие стихи, запоминаешь их— и затем повторяешь полюбившиеся строки по памяти. Во всем облике и окружении Галенца было что-то праздничное и что-то трагическое. В его глазах —очень выразительных—всегда жила радость и печаль, глубокая, какая-то изначальная. Галенц был щедро талантлив именно на то, чтобы радоваться и радовать людей. А жизнь была трудной. Художник, как и Гейне, мог бы сказать, что у него «таланта нет к страданьям», мог бы, как и немецкий поэт, сказать о своих муках и выразить свое изумление: Прости, но твоя нелогичность, господь, приводит в изумление. Ты создал поэта-весельчака и портишь ему настроение! 

Галенц жаждал гармонии, а его раздирали противоречия. Если что-то его расстраивало, он горячо спорил, возмущался. На доводы отвечал еще более сильным возмущением. В такие минуты он был тяжел. Порой мне казалось, что художник хочет спора, что ему надо «выкипеть», чтобы успокоиться и начать работать.

Однажды я пришел к Галенцу с приехавшим из Москвы Александром Дымшицем, у которого затем завязалась дружба с художником. Дымшиц написал о Галенце одну из первых статей в центральной прессе, написал горячо, влюбленно. «Удивительный Галенц»— так называлась статья Дымшица. Художник был очень рад ей. «Зачем нас уговаривать,— говорил он,— пусть больше будет людей, понимающих искусство, как Дымшиц, и все будет прекрасно».

Галенц хранил не только положительные статьи о себе. Он вклеил в альбом вырезку из «Советской культуры» от 9 марта 1963 года, где Дмитрий Налбандян писал: «На местах у нас еще нередки перегибы, серьезные просчеты, о чем свидетельствуют и последняя выставка в Грузии и организация выставки Галенца в Ереване». Выставка Галенца состоялась осенью 1962 года. Работы художника были приняты исключительно горячо. Месяц выставки был месяцем триумфального утвержден Галенца. 

Галенцу трудно было работать «для себя». Были периоды, когда кисть художника не притрагивалась к холсту. Армине, жена художника, старалась в такие дни «спровоцировать» его на работу, просила написать портрет кого-либо из знакомых. Иногда в роли посредника выступал я. Так были написаны художником портреты поэта Ваагна Давтяна, писателя Хачика Даштенца, русских поэтов Александра Гитовича и Семена Липкина. Галенц поначалу сердился, принимался за работу неохотно. Но затем работа его увлекала, и он потеплевшими глазами смотрел на меня, просил о чем-либо рассказать, шутил.

Для большой тематической выставки Галенц писал портрет воина. Художнику нужен был солдат, который бы ему позировал. Мы с ним отправились в Ереванский Дом офицеров. Приняли нас приветливо. Через полчаса за нами приехали «виллис», и мы поехали в одно из подразделений. Когда дежурный офицер выстроил солдат и попросил нас пройти вместе с ним перед строем, Галенц сильно смутился, сказал, чтобы я сам попросил кого- либо позировать ему. Мне понравился молодой сержант. Он несколько раз приходил к Галенцу. Художник сделал несколько эскизов, а затем уже по эскизам написал портрет молодого воина. 

У Галенцев всегда было много гостей. К ним приходили посмотреть картины, посидеть, поговорить. Здесь я познакомился с Андраником Царукяном, зарубежным армянским писателем, другом Галенца по Бейрутскому приюту для сирот. Царукян приехал на несколько дней из Бейрута. Он говорил об увиденном в Армении: — Сегодня я был на границе и видел молодых русских ребят, которые с автоматами в руках стояли на страже нашей земли. Мне хотелось расцеловать их... 

Галенц познакомил меня со священником и, чтобы смутить последнего, представляя меня, сказал: — Знаешь, он коммунист! Священник, интересовавшийся живописью, сразу же нашелся: — Главное — он сын своего народа. — Но он выступает против церкви - подзадоривал священника Галенц. Он любил пошутить и сам ценил шутку, юмористический рассказ. Ему очень нравилась притча о нищем страннике. В одном из сел, куда пришел странник, все были заняты заболевшим помещиком. Изголодавшийся чужестранец объявил себя врачом‚ велел принести хлеба, масла и меду, походил вокруг больного, съел все, что было принесено, и лег спать. Ночью разбудили странника и сказали, что помещик умер. — Если бы я не стал его лечить,-ответил странник‚— умер бы еще один человек. 

В мастерской Галенца можно было встретить людей самых разных. Помнится, пришли к нему двое мужчин — отец со взрослым сыном. Живописью они не интересовались. Оказалось, отец и сын приехали в Ереван к родственникам. Отец хочет оставить сына в городе, дабы отвадить его от дурной компании у них в райцентре. Озабоченный родитель смотрел доверительно, с надеждой на Галенца и укорял непутевого сына: — Останься в Ереване. Здесь такие образованные люди. Можешь приходить в мастерскую варпета. Я его попрошу об этом. Но здоровенный, с черными поблескивающими глазами детина хотел одного — вернуться к своим дружкам. Отец же приводил в пользу Еревана все новые и новые доводы. Наконец, он сказал:- Ну что тебе надо? Ереван не город‚ а рай. Можешь зайти в любой гастроном и купить колбасу любого сорта, даже московскую.

 Встречаясь с Галенцем, я записывал (к сожалению не всегда) интересные с моей точки зрением высказывания художника. Как-то пришел к Галенцу приехавший из Москвы искусствовед с местным гидом-переводчиком, который все время говорил Галенцу — Этот человек очень хорошо разбирается в живописи, очень! А человек все время что-то говорил, «разбирал» полотна, перечислял школы, направления. И делал все это с легкостью необыкновенной. И когда чуть ли не в десятый раз было сказано: — Этот человек очень хорошо разбирается в живописи, очень! —Галенц сказал переводчику: —- А вот я пятьдесят лет занимаюсь живописью и не могу сказать, чтобы очень хорошо в ней разбирался. 

25 апреля 1962 года были с Галенцем в гостях у художника Зомяна. Смотрели работы Зомяна, спорили. Галенц: — Художник, как путник, который двигается на-ощупь, наугад. Когда встречаются люди, понимающие искусство, и говорят свое мнение о наших работах, они указывают нам, куда мы идем и правильно ли идем, верно ли нами избран путь. 

27 апреля. Галенц говорил, что два месяца не работает, что тошнит от красок. —- Может, я болен?— спрашивал он. Говорил, что часто ходит в кино, что его интересуют мимика, движения, световые эффекты, игра. — Фильмы на русском языке я прекрасно понимаю, хотя не знаю языка. В этот же день настойчиво просил, чтобы я помог ему достать чудодейственную книгу «Вецазарамия». Говорил, что это древние рукописные книги. Всего их три. Любое желание обладателя книги, как уверял Галенц, может исполниться. — Мне очень нужна эта книга. Я бы по-другому стал работать и жить‚— говорил Галенц. 

1 мая были в гостях у Гранта Тамразяна. Галенц был веселым, рассказывал разные забавные истории из своей жизни в приюте. Просил Тамразяна достать ему «Вецазарамия». Речь зашла о современной живописи. 

.... Надо рисовать так‚— сказал Галенц‚— чтобы смог свое произведение повесить рядом с работой Рафаэля. 

3 мая. - Приезжал недавно из Тбилиси художник Геворк Григорян,— рассказывал Галенц‚— он мне говорил, что в Тбилиси распространился слух, будто я самый богатый советский художник, будто один только Алиханян купил у меня на полтора миллиона картин, будто за каждый мой рисунок, за каждую линию платят баснословные деньги. Это хорошо. Пусть так думают. 

5 мая. — В поэзии легче выразить свои чувство- говорил Галенц- «Я дам тебе солнце, дам вселенную, моя дорогая...» В живописи этого не скажешь... Знаешь, если создам три картины, о которых мечтаю, этого вполне будет достаточно. 

26 июня вместе с Галенцем были у Арама Ииджикяна. Читали «Лилит» Аветика Исаакяна. Галенц говорил,что он напишет Лилит, что Лилит - это мечта, это -— любовь, а Ева — реальность. Нельзя‚— говорил Галенц, лишить человека мечты, надо, чтобы небо принадлежало человеку. 

В начале октября спорили в мастерской Галенца о живописи, о профессиональном мастерстве. — Нельзя учиться живописи,— сказал Галенц.— Человек, который умеет грамотно читать и писать, еще не писатель. Так и живописи нельзя выучиться. Можно овладеть техникой, грамотой письма, а этого мало. В этот же день, теперь уже не помню по какому конкретному поводу, я сказал, что только в минуты творчества, в часы творческого озарения проявляется гений человека. Я сослался на Пушкина: 

Пока не требует поэта 

К священной жертве Аполлон, 

В заботах суетного света 

Он малодушно погружен; 

Молчит его святая лира; 

Душа вкушает хладный сон, 

И меж детей ничтожных мира, 

Быть может, всех ничтожней он. 

Галенц часто вспоминал стихи Пушкина, просил повторить их, говорил, что надо ему работать. Галенц любил слушать стихи. Однажды я ему читал Есенина и переводил прочитанное подстрочно на армянский язык. Жена художника Армине часто читала вслух армянские стихи. Галенц любил слушать стихи из "Книги скорби" Нарекаци. 

14 октября. Были с Галенцем у Мариэтты Шагинян в гостинице «Армения». Писательница встретила Галенца очень приветливо: — Я хочу о нем написать, но сейчас писать не буду. О нем теперь много пишут. Мне надо будет изучить его работы. Дышмиц о нем написал восторженно. Позировать Галенцу буду. Это очень талантливый художник. Вечером того же дня были с Галенцем в Институте физики у А. И. Алиханяна. Здесь показывали старые фильмы Чаплина. Галенц восхищался искусством этого гениального актера.

15 октября. Мариэтта Шагинян позировала Галненцу. (Портрет Шагинян остался незаконченным). Тут же в мастерской бегал щенок. — У Галенца очень породистый бульдог,— заметила писательница. — Он будет очень злым. Кто-то из присутствующих сказал, что собаки у Галенца никогда не бывают злыми. — Собаки похожи на хозяев. Если хозяин добрый, то и собаки бывают добрыми- ответила Шагинян. Пока Галенц писал портрет Шагинян, писательница рассказывала о положении в общеобразовательных школах, о денежной реформе. Галенц всегда просил, чтобы, позируя ему, о чем- то беседовали, говорили. 

22 октября. Весь день с Галенцем. — Давай‚— говорил Галенц‚— вместе поездим по России, поживем в Москве. Я буду много работать, а ты будешь писать статьи... —Люди, хорошо понимающие искусство, говорят мне, что я очень хороший художник. Все хвалят. Не знаю, правда ли это?— спрашивал Галенц. 

25 октября. Спорили о работе художника К. «Война». — Война‚— сказал Галенц,—— это разрушение красоты жизни, разрушение гармонии, поэтому надо показывать не только разрушение, но и красоту, и гармонию. Иначе войну не изобразить. Ведь не случайно мы, имеющие атомные бомбы, когда говорим о войне, говорим не только о силе, но и о детях, о матерях. 

6 ноября, утром. — Вчера пришел ко мне писатель З.- рассказывал Галенц,— смотрит на мои работы и говорит, что у нас в Армении есть еще и другие художники. А кто говорит, что их нет? Это ведь все равно, что больной пришел к врачу, а врач место того, чтобы осмотреть его, заявляет, что у него в больнице много других больных.

11 ноября. На ул. Абовяна мы с Галенцем встретили художника Геворка Григоряна, приехавшего из Тбилиси. Пошли в кафе. Григорян рассказывал о своей жизни. -—- Надо бы написать Заробяну письмо‚— говорит Галенц, чтобы тебя, Геворк, и приехавшего из Египта Акопа Акопяна пригласили в Ереван. Галенц с сожалением говорил, что многого добиваются люди не талантливые, а пробивные. Вспомнили армянскую пословицу: человек, потеряв совесть, находит дойную корову.

23 февраля 1963 года. Пришел к Галенцу один из его знакомых, тщетно пробовавший рисовать. — Этот человек,— заметил Галенц‚— все хочет‚ рисовать, а я ему говорю: давай вместе найдем от рака лекарство и прославимся, а он не хочет. Галенц показал мне книгу «Искусство Армении» (М., 1962), где ни слова не было о нем. 

28 ноября 1964 года Галенц не работает. Холодно. — Когда холодно, не могу работать. Да зачем работать? Некуда девать картины. В Ленинграде я однажды так замерз, что чуть было не заплакал. Вдруг Галенц повеселел. Стал — уже в который раз — говорить о том, что в Тбилиси и в других городах его считают самым богатым художником Армении. 

О 5 апреля 1905 года. Галенц ждал меня и Гургена Маари. Мы договорились, что Галенц будет рисовать Маари. Но случилось так, что Маари не смог придти (потом он не раз об этом сожалел). Галенца это несколько расстроило. Вообще он был в этот день грустен. — Думаю‚— говорил он,— о своей жизни. И думаю о том, кем я был тысячу лет назад и где я был. Не могу сказать, что мое «я» вообще не существовало, но и нельзя сказать, что оно было в те далекие времена. 

10 апреля. Галенц говорил о Майе Плисецкой, о том, что хочет написать новый ее портрет. — Я видел ее в кино, видел в Большом театре. Она меня поразила. Я хочу изобразить на холсте ее движения, ее танец. Но, вместе с тем, я не стану писать танцующую Плисецкую. Танец, движения надо изобразить как-то иначе. Говорил также о том, что в связи с пятидесятой годовщиной армянской резни, организованной турецкой реакцией, он хотел написать картину, что долго думал над этой темой и понял: в живописи не отразить эту тему. Можно написать книгу, снять фильм, но на холсте не изобразить всей трагедии. 

В конце октября Александр Гитович с женой, Галенц и я поехали в Гегард. Галенц смотрел на Гегард, окруженный горами, и говорил, что придет сюда рисовать. Горы—большие, задумчивые. Черные каменные глыбы оттеняли краски немногословного осеннего пейзажа. Особый колорит придавали осеннему пейзажу небольшие, пробившиеся сквозь камень, редко стоящие деревья густого темно-красного цвета. Они, как свечи, стояли на горных кручах, объятые красным пламенем. У Галенца есть такие пейзажи с одиноко горящими красными деревьями. Во дворе Гегардского монастыря мы видели барана с надрезанным ухом-барана готовили для жертвоприношения. У ворот монастыря стояло деревцо, сухие ветки которого были обвешены лоскутками разноцветного ситца. Говорят, надо отрезать кусочек от своей одежды и привязать к ветке дерева, так, мол, можно избавиться от хвори. Гитович написал затем стихи о Гегардском монастыре. 

Здесь позабудешь ты о многом: 

Здесь не монахи, а жрецы 

Бредут за каменным порогом, 

И Жертвенная кровь овцы — 

Насмешка идола над богом — 

Течет в унынии убогом 

и спят в пещерах мертвецы. 

Есть у Гитовича стихи, посвященные Галенцу. Художник и поэт подружились и полюбили друг друга. Галенц написал портрет Гитовича. Портрет поэту очень нравился, хотя я замечал, что иногда портреты Галенца не нравились тем, кого он писал. Галенц никогда не льстил.

14 апреля 1966 года. Сказал Галенцу, что стихи Гитовича, посвященные ему, будут опубликованы в ближайшем номере журнала «Звезда». Прочел несколько стихотворений Гитовича по памяти. — Левон такой толстый,— заметил Галенц,— потому, что в нем много стихов. Он — как толстая книга, в которой много листов. Если он не будет запоминать стихи, сразу похудеет, станет тонким-тонким.

16 августа. Весь день Галенц говорил о живописи, об искусстве. — Природа очень красива, но я не могу работать- сказал Галенц- Почему-то люди не ладят с природой. Они даже не видят ее красоты. Наше время не любит прекрасное, не признает эстетики. В музыке стали ценить какофонию, в живописи — бессмысленность, уродство. Рисуешь прекрасное лицо — равнодушно отворачиваются это мол, мы видели. А если уродуешь ущербное, болезненное - восхищаются. Красота разрушается. Этот вопрос очень меня волнует. Я не могу работать. 

25 августа пришел к Галенцу с монгольским поэтом и переводчиком М. Цэдэндоржем. Галенца заинтересовал поэт и его рассказы. Цэдэндорж говорит, что горы Армении, ее долины похожи на Монголию. Смотрит на работы Галенца, и замечает, что краски Монголии такие же яркие, что Рерих жил в Монголии и писал ее пейзажи. Цэдэндорж читает по нашей просьбе свои стихи. Затем подстрочно переводит одно из стихотворений на русский язык: 

Два полюса — полюсы жары и холода. 

Ты говоришь, холодно, 

Ты говоришь, очень холодно. 

Но что может быть холоднее горя? 

Два полюса — полюсы жары и холода. 

Ты говоришь, жарко, 

Ты говоришь, очень жарко. 

Но что может быть жарче любви? 

Галенц с интересом слушал рассказ Цэдэндоржа о том, что водку делают в Монголии из молока и что это очень распространено. А в конных скачках принимают участие всадники от трех до семи лет, дети постарше не допускаются к соревнованиям. Малыши скачут около тридцати километров, обгоняя друг друга. Цэдэндорж горячо интересовался рукописями Матенадарана, армянскими рукописными источниками по Монголии, интересовался армянской поэзией, которую собирается переводить на монгольский язык. Работы Галенца восхитили монгольского поэта. — Я приехал в Армению,— говорил он‚— чтобы ознакомиться ближе с ее поэзией. В мастерской Галенца я понял армянскую поэзию... 

27 февраля 1967 года. — Ты знаешь,— говорил Галенц‚— сейчас художники и писатели пишут против науки. Наука должна оправдать себя. Взрыв атомной бомбы -— это большое достижение науки, но ведь мир может погибнуть. Я сказал, что не надо писать против науки. Галенц со мной не согласился: — Значит, своим студентам ты так неправильно объясняешь наиболее острый вопрос времени. В этот же день: — Левон, ты не знаешь какого-нибудь хорошего врача. Что-то настроение у меня плохое. Поэтому и не работается. 

В первых числах мая 1967 года Галенц — веселый, радостный-пришел к нам домой. Приглашал к себе, говорил, что приглашает на весь день, ругал, что я к нему реже стал захаживать. Я куда-то спешил и мы договорились, что приду к нему в ближайшее воскресенье. Но не прошло и двух дней, как Галенца не стало. Умер он внезапно, от инфаркта.

В среду 10 мая 1967 года хоронили Галенца. Земля сухая, каменистая. Гроб с телом Галенца у вырытой могилы. Произносят речи. Ветер кружит сухую пыль глины. Присутствующие по традиции берут горсть земли и бросают на гроб. Но земли нет, одни лишь камни да пыль глины-сухой, выцветшей, пыль цвета мертвых глаз злого чудовища. Пыль тут же уносит ветром в руках остаются камни, припудренные глиной. Камни гулко стучат о гроб. Я хочу бросить горсть земли на гроб умершего друга. Кругом одни лишь камни. Но не пройдет и года, как на могиле художника взойдут цветы, взойдут сквозь камень. 

Мастер поющих красок «умирающему хочется жить... а затем видеть плачущих над собой»... Верно заметил поэт: уходящему из жизни хочется будто потусторонним взглядом окинуть всю свою жизнь, чтобы узнать, не была ли она бесполезной и ненужной, сожалеют и плачут ли оставшиеся о нем. Верно, но художнику хочется большего, и Галенц - художник, безусловно, хотел большего. Кроме сожаления и слез, он желал, чтобы память о нем, его искусство вечно волновали сердца людей. н Галенц хотел, чтобы его память, так просто и ясно зафиксированная, никогда не увядала ни на полотнах и тем более в сердцах людей. И Галенц достоин такой боль- . шой любви и почета. Арутюн Галенц, родившийся в Турции, еще ребенком ‘остался без отца. С малых лет влачил он полную страданий судьбу «армянина». Переселения, изгнания, скитания, горестная жизнь детдомах... Прочтите еще и еще книгу А. Царукяна «Люди без детства», где Галенц один из действующих лиц, и многое станет ясным. После детдомовских скитаний и полуголодных лишений Арутюн Г аленц, одержимый любовью к искусству, встречается с известным французским художником Клодом Мишле; многое перенимает у него сообразительный и талантливый ученик, вызывающий восхищение учителя. Очень скоро он становится известным художником Бейрута. Ясно, что такому яркому дарованию, как Галенц тесно в этой среде, и его постоянно тянуло на Родину, В родную среду, вдохновляющую художника. 

Галенц прибыл на желанную Родину. В короткое время окружающие заметили его блестящее дарование и полюбили его. Галенц быстро стал самым любимым художником, знакомства с которым искали, тем более, что сам он был оригинальной, привлекательной личностью. Весь интеллектуальный запас и эрудиция Галенца —в его природном таланте и в удивительно глубоком, тонком вкусе, которым пожелали бы обладать многие— многие художники, долгие годы дышащие воздухом Парижа. 

От рождения тонкая, чувствительная душа Галенца прошла высшую школу —- школу страданий, которая делает человека мудрецом. И будто всю жизнь Галенц очищался от того жизненного баласта‚ который накопился в его горькие детские и юношеские годы. Его ясное и кристальное искусство это именно та самая кристально чистая жизнь, отображенная в полотнах. Он мастер и линий, и цвета; жизненные горести и страдания не омрачали его душу, которая всегда оставалась светлой, как его яркие, сказочно прекрасные краски. краски. Многих молодых армянских художников Галенц приучил к свежести ощущений и любви к новому. Его творчество было очень полезно для современной живописи. На алтарь искусства Галенц положил всю свою жизнь и свое искусство, и его жертва была принята с благодарностью. 1969