Книги

В каждом городе есть места, которые составляют его гордость. В них как бы сосредоточивается сокровенный смысл жизни людей, содержание их труда, их радостей и печалей. В этих местах человек издалека как бы сразу постигает такие пласты народного характера, духовного мира, всей культуры, какие не открывались бы ему даже годами подробного, но «бытового» изучения. В Ереване немало таких мест. И одним из них давно уже стала мастерская художника Арутюна Галенца. Объяснить это явление не просто, хотя и считается, что нет ничего в мире, что не было бы подвластно словесному выражению. Вместе с тем, что бы ни сказали о природе искусства, о природе обаяния и привлекательности, все будет не полно, и всегда найдется человек, который объясняет все это иначе. Соприкосновение с человеческими чувствами всегда оставляет уголок, для необъяснимого. Так и чувства, которые вызывает искусство Галенца, постоянны, но далеко не все объяснимы.

Почему например, когда бы ни зашел к Галенцу, тебя охватывается ощущение беспричинного счастья, успокоенности? Можно ли увидеть причину этого только в звучных сочетаниях красок, в гармонии переходов, легкости и величавости, струящейся с полотен и передающей даже неискушенному зрителю особое веселие товорчества. 

Мне думается (хотя я отдаю себе вполне отчет в том, что мое объяснение может дополнить каждый любящий искусство человек какими-то новыми, своими соображениями), что секрет воздействия живописи Галенца кроется в особом ее свойстве, которое я бы назвала «органичностью». И уж эта-то «органичность» вызвала к жизни все остальное— и гармонию живописи, и безошибочный вкус, и атмосферу вдохновения, свойственную почти всем его полотнам в отдельности и всему творчеству в целом. Под органичностью я понимаю многое, и в первую очередь — понятие призвания. 

Все пронизано глубоко личным даром, все подчинено ему. Школа, выучка, культура наложилась на этот дар, отшлифовали его, дали ему возможность осуществиться, но этот природный дар - здесь главное, главное, потому что подкупает (так природный тембр голоса подкупает прежде всего в пении.) Под органичностью я понимаю также неумение, невозможность работать иначе, чем подсказывает сердце, чем велят рука и глаз. Наша живопись переживает сейчас сложные процессы. Я далека от того, чтобы упрекать художников, вчера выписывавших все орденские колодки на своих портретах, в том, что сегодня они не рисуют.

Нет оснований не верить в их искренность (и раньше, и сейчас), они меняются, потому что меняется время, в котором мы живем. Но подлинную гордость нашей культуры составляют те, кто всегда оставался собой, кто в искусстве видел высокое служение и не путал искусство ни с чем. Нам в Армении повезло-среди нас живет Сарьян, и вряд ли можно привести лучший пример верности своим творческим принципам! И к Галенцу это рассуждение относится полностью. В его работах можно различить периоды, можно увидеть, чем он интересовался вчера, что волнует его сегодня, но это всегда — интересы, свойственные самой логике его творчества, это всегда интересы искусства. Каждый поиск вызывает абсолютное доверие. «Современность» манеры здесь не только не имеет ничего общего с модой, но по самой природе своей враждебна ей. Наконец, под органичностью я понимаю одно важное качество самих работ Галенца, это их внутреннюю цельность, соответствие выполнения замыслу, а всех компонентов формы- друг другу. Мера экспрессивности рисунка соответствует мере повышенности цвета, система трактовки формы выражает общий замысел. Ничто не выпадает, ничто в изображении не кажется специальной заботой художника, но только живописец знает, какого огромного чутья (и какого труда!) стоит этот эффект. Вот почему (и по многим другим причинам) выставка работ А. Галенца, открывшаяся 6 октября в выставочных залах Дома художника в Ереване, стала подлинным праздником живописи. Однако несколько слов о самих работах. Наиболее оригинальная грань творчества художника — портреты. Человек интересует Галенца не в плане последовательного раскрытия его психологии, не в плане передачи его душевного склада, постоянного состояния его души — на его портретах человек дан в изменчивом виде, поддающемся додумыванию со стороны зрителя. Они обладают самостоятельной красотой, открывая необычайный простор ассоциациям. Весь формально-образный строй портретов Галенца подчинен той концепции характера, которой увлечен сейчас художник. В портрете «Математик Э. Чолахян» (1962) светоносная, желтоватая кожа лица в сочетании с опущенным, углубленным взглядом, удивительный по красоте контраст сине-черных волос, светящегося жемчужного фона и розоватых теней создают тот особый, глубоко современный характер, в котором причудливо уживаются женственность, красота и интеллектуальность. Или другой из портретов Галенца — портрет актрисы Валентины Хмары (1961), пугающий своим сходством с запертой в клетку птицей‚— и в этом характере, замкнутом, трагическом, мы видим современницу, ее сложный духовный мир, богатейшую шкалу ее внутренних переживаний. И как бы контрастом к ней — "Портрет Анаит Алиханян" с его девичьей ясностью, незамутненностью взгляда, хрупкостью. 

В каждом из названных портретов сама живопись художника совершенно различна. Прозрачная, светящаяся в первом портрете, она становится плотной, лишается переходов во втором, а в третьем напоминает акварель, сочетаясь с контурами и брызгами, казалось бы, ей не свойственными. 

Интересны и мужские портреты Галенца — они более характерны, остры, в них есть известная гротескность. Таков портрет писателя-переводчика Вивана Читечяна (1958), в котором преувеличения форм, холодная серо- зеленая гамма, перебивающаяся темными резкими контурами головы и плеч, каждое движение кисти подчинено выявлению внутреннего состояния этого человека-скептичного, немного разочарованного, тоскующего... 

К лучшим портретам Галенца относятся «Портрет писателя А. Вартаняна»,«Балерина Майя Плисецкая», "Автопортрет в соломенной шляпе", «Портрет Пусика», «Портрет писателя Хачика Даштенца» (1961). Это камерные, лирические портреты, в каждом из них заложено поэтическое зерно. Можно сказать, что портреты Галенца не поддаются передаче в прозе— их можно спеть, их можно уложить в лирическое стихотворение. Модели как будто обнажили перед художником сокровеннейшие движения своей души. Мир неожиданного лирического разоблачения, мир редких минут откровенности человека наедине с собой — вот стихия портретов Галенца, вот его сфера. Отдельный раздел его творчества-пейзажи и натюрморты. Эти работы при всей их верности изображенным сюжетам можно было бы назвать "фантазиями на темы".

Красота зримого мира становится для художника поводом для развертывания разнообразнейших по колориту и формам живописных композиций. В лучших из них, например, большом пейзаже «Весна» (1960) с белыми, перемазанными известью цветущими абрикосами и как бы выросшей в этом саду фигурой девочки, небольшом осеннем пейзаже 1961 года, ночном пейзаже с шезлонгом (1962) есть волнующая сила открытия красоты окружающего мира. 

Галенц—художник светлый, радостный. Его лирический дар —дар светлого, радостного отражения мира. Это —талант‚ весь посвященный гармонии и красоте. Вместе с тем, как подлинный живописец, Галенц решает проблемы живописного мастерства, он постоянно ищет в области выразительных средств изобразительного искусства. В этом он близок к той линии в искусстве наших дней, которая характеризуется именами таких живописцев, как Матисс, Дюфи, Кончаловский, Сарьян... 

На выставке Арутюна Галенца есть натюрморт, датированный 1936 годом. Он весь словно окутан дымкой печали, краски его приглушены, тоже будто грустят на полотне. Кажется, что это мир цвета и видишь его сквозь заиндевевшее стекло и стоит только протереть стекло, как краски засияют, заблещут. Рядом с этим старым висят новые натюрморты, портреты, пейзажи— здесь уже «стекло» тщательно, до блеска протерто, нет налета печальной дымки. Они покоряют лирической настроенностью, приглашают принять участие в празднике красок. Это два Галенца-старый и новый: один-окутанный дымкой грусти, другой-полный радостных ликующих красок, но... не будем забегать вперед, об этом полагается говорить в конце, так мы и сделаем. 

Арутюн Галенц. Нужно ли пересказывать его биографию ?-спрашиваю я себя и тут же решаю:— Нужно. Нужно по той простой причине, что сегодняшние поколение не знают что сегодняшние взрослые не знают о поколении, которое, избежав резни 1915 года, воспиталось в приютах, не знают или не могут себе представить, как лишилась родины часть армянского народа, жила, мыкала горе на чужбине, под неродным небом, но сердцем осталась верна родине, жила воспоминаниями об утраченном родном очаге, радуясь успехам цветущей Советской Армении. В каком году родился Галенц? Он и сам этого точно не знает. На дороге бегства из Гюрина убили отца художника Тиратура, а мать умерла еще раньше, когда ему было едва пять-шесть лет. Потом приют, сироты с бритыми головами, сиротские песни. Первое, что он нарисовал в школе, было осиротевшее, одинокое дерево, мальчик с бритой головой и длинная, очень длинная дорога—дорога беженцев. Нелегко было бороться с давящей на плечи биографией своего поколения, с безнадежной ностальгией, и такая же безнадежная грусть прочно поселилась на полотнах художника, заволокла грустной пеленой краски. Он писал безудержно, страстно, каждый день и час. В 30-е годы в Ливан из Франции приехал 72-летний художник Клод Мишле. Вместе с Галенцем он объездил Ливан, вместе с ним организовал свою выставку. В 1939 году Галенцу было поручено оформление ливанского павильона на Нью-Йоркской международной выставке. Он уже стал известным, признанным художником. В 1946 году первым караваном репатриантов Галенц приехал на родину. 

Пейзажи Галенца - поэтическая хвала, гимн весеннему возрождению родной природы, щедрым краскам осени. Галенц -лирик в в живописи. Ему же свойственно эпическое дыхание. Он своего рода поэт в живописи, но никак не прозаик, не рассказчик. Его живопись - живопись искусство. Это определение может показаться странным. Это действительно искусство, и этим многое сказано. Мы подчас наделяем эпитетами «талантливый, высокоталантливый, одаренный не очень достойных, а порою пренебрегаем словом искусство, что оно подчас даже утрачивает свое великое значение. Но искусство-это то, к чему во все века стремились художники. И, достигнув его, они не отвечали на вопрос: почему здесь допущено смещение, почему цветовая гамма условна. Просто их старались понять: почему они видят, воспринимают жизнь именно так. Галенц тоже заслужил это право, он создал искусство своеобразное, галенцевское искусство. 

1962