Книги

Вот уже несколько месяцев прошло с того дня, когда я получил лаконичную и убийственно понятную телеграмму: «Вчера скончался Галенц»... И лишь сейчас я набрался духу прочитать заново письма Арутюна... Я познакомился с ним и его женой, художницей Армине, в 1960 году и очень горжусь этим!— едва ли не первым писал о них в ленинградской и московской прессе, восхищенный ослепительной и умной яркостью их работ. Между нами возникла дружба, поддерживаемая редкими, увы, встречами в Ереване (и одной в Ленинграде) и многочисленными письмами. Самое забавное в нашей переписке было то, что мои корреспонденты весьма слабо знали русский язык, а я армянский. Но во всяком случае мне сообщали, скажем, о наступлении весны в Армении. «Вот и оттепель. Все в Армении пробуждается и просыпается...

Но пока не цветет. Было так холодно, что мы не могли работать...». И о том, как прошла выставка Галенца: «Моя выставка здесь в Ереване уже закрывается. Прошла она с успехом и принесла мне как художнику много радости. Было приятно, что искусство мое, мои картины нужны людям и близки им...". И о мыслях по поводу ленинградской выставки, которая, к сожалению, так и не состоялась, и даже размышления об абстракционизме, и о выставке Армине в Сирии, выставке, прошедшей с большим успехом, и о многом другом... 

Может возникнуть вопрос, на каком же языке шла переписка? Письма Арутюном писались при помощи друзей (чаще всего Левона Мкртчяна) по-русски, изредка по-французски, а чаще всего на языке, понятном всему миру — Арутюн рисовал их... И рисунки его передавали тот комплекс настроений и чувствований, которые художнику совсем не легко выразить словами... Я нахожу и пересматриваю некоторые из рисунков. Вот портрет нашего неизменного друга и переводчика... Вот пародия на рисунок абстракционистов, а вот романтический пират, или немыслимые — тоже, разумеется, пародийные красотки... Или шарж на меня, явно идеализирующий мой облик... Теперь все они лежат в отдельной папке- среди фотографий с новых работ художника, рисунков его и вырезок из газет нахожу указ Верховного Совета Армянской ССР о присвоении почетного звания заслуженного художника республики Галенцу Арутюну Тиратуровичу и рецензии на его работы из разных газет и журналов...

Здесь же мои заметки о книге зарубежного армянского писателя Андраника Царукяна «Люди без детства», имеющей самое прямое отношение к моему другу. Закрываю эту книгу и вспоминаю-нет, не только ее героев, тех, у кого не было детства, а только «адская смесь из нищеты и страданий». 

Еще вспоминаю полотно художника из Еревана — изображенного на нем мальчишку в широкополой шляпе, черного, упрямого, живого, с грустью в глазах. Нет, это не приютский сирота, не отверженный бродяжка, но все-таки вложил художник в глаза его печаль-тоску, совсем не ребячью-взрослую, суровую... Может быть, вспомнилось ему собственное детство? «...Не было у нас детства. Ведь мы были армяне. И мы были сироты»‚— это фраза из повести Андраника Царукяна «Люди без детства», из повести зарубежного писателя, испытавшего ужас резни 1915 года, «резни, грозившей целому народу поголовным истреблением озверевшими полчищами султана» (В. Брюсов, предисловие к «Поэзии Армении»). Но за ужасами резни для уцелевших чудом детей пришли другие ужасы — голода, физических и моральных истязаний—ужасы приюта. Это очень страшная книга, прямая, без тени сентиментальности: «Мы были сиротами. Но мы не были сиротами со слащавых картинок воскресных журналов для детей...

Наша дубленая кожа выдерживала и холод, и ветер и побои...» И именно отсутствие сентиментальности сделало повествование правдивым и достоверным. Не знаю, по воле ли автора, или может быть, даже вопреки ей -бывает и так!— в книге очень ощутимо остро социальное видение мира. Сама жизнь бросила приютских детей в лагерь угнетенных и писатель увидел это, понял и заговорил об этом голосом, полным гнева и скорби. В этом приюте называли воровок и стяжательниц, обиравших и моривших детей голодом —«мамами», главного надсмотрищика и жулика —«папой». Здесь лишний кусок хлеба, крошечная, наполовину срезанная порция хлеба превращалась в мечту, в грезу. Здесь процветали ханжество, здесь рождалось доносительство... Голод подстерегал со всех сторон. Если мальчик терял ложку (или у него ее крали), он мог ходить голодным несколько дней - других это только радовало: меньше едоков, больше останется. Если он допускал шалость, его нещадно били. За любой поступок — кара. Попытается проскользнуть голодный ребенок в сад или на базар — побои... 

«Два надзирателя держали Арутюна, а отец хлестал его по спине и по ягодицам. Хлестал долго и яростно. Потом Арутюн не мог подняться. И после ухода отца он приполз к нам в комнату». А потом эти дети вырастали, чтобы умереть голодными от чахотки, чтобы очень скоро кончить свою жизнь самоубийством, чтобы влачить жалкое существование.

И мы закрываем книгу Андраника Царукяна, чтобы запомнить ее героев-не только их муки, о которых так много и хорошо сказано, но и зарождающееся в них — об этом автор говорит меньше-чувство протеста хотя бы в виде злых карикатур на «отца»... И здесь я прощаюсь с книгой Андраника Царукяна. Хочу говорить об одном из ее героев — о том самом парне, который едва дополз до комнаты, избитый кнутом, о том самом, который рисовал «отца» удавленником и скотом. Мы с ним были знакомы. Хорошо знакомы, можно сказать дружны. Это с его картины «Мальчик в широкополой шляпе» я начал рассказ —теперь понятно, почему такая грусть в мальчишеских глазах! Он этот Арутюн —стал настоящим художником, и в советской краткой художественной энциклопедии о нем сказано: «Галенц‚ Арутюн Тиратурович (р. 15. IV, 1910, г. Гюрин, Турция)— живописец...» и т, д. и т. д. Не много там написано, но могу добавить-участвовал в прогрессивной прессе в качестве иллюстратора и карикатуриста, выступал на Международных художественных выставках. После войны переехал в Советскую Армению, в Ереван. Его картины есть в художественной галерее республики, многие разбросаны по собраниям, репродукции их публиковались во многих газетах и журналах ( напомню великолепный портрет Майи Плесецкой в журналах " Театрах")

Когда я впервые попал в дом к Галенцу и его жене художнице Армине, я, уже давным давно полюбивший армянскую живопись с ее певучей яркостью, тем не менее был ошеломлен каскадом надвинувшихся на меня красок. Сады, взметнувшие к небу свои ветви, величественные и веселые горы, и люди — лица, озаренные мыслью и думами... 

Искусствовед Н. Казарян писала в статье о Галенце: «Краски и свет. Многое высказано их помощью! Палитра Арутюна Галенца своеобразна и выразительна. Каждый цвет у него имеет какое-то свое содержание, а сочетание их — волнующий рассказ о людях и природе. Вот портрет академика А. Алиханяна. Серьезное, немного грустное лицо. Белая сорочка и общий беспокойный мрачный фон — цвет силы, дерзаний. Всматриваешься в портрет внимательнее и видишь— внешнее спокойствие академика обманчиво. Он сосредоточенно о чем-то думает. Крупным планом написано лицо Авета Габриеляна. Подбородок твердо упирается в скрипку. Чуть-чуть очерчены плечи. И хотя на полотне -лишь лицо скрипача, можно ясно представить позу, в которой он стоит, и даже почувствовать настроение исполняемой им вещи. Восхищает большое сходство и поразительное чувство характера натуры. Арутюн Галенц формы в композиции решает цветами. Ему чуждо скрупулезное вырисовывание отдельных деталей». Это очень точное наблюдение. Психологическая глубина рождает философский оптимизм. Не хочу писать, что на всех полотнах Арутюна Галенца пылал огонь вселенского восторга. Но черты высокого, оптимистического видения мира, вечно живого и счастливого, были присущи и пейзажам, и портретам людей из колхоза, поэтов, артистов. Иногда — я не хочу скрывать этого — на полотна А. Галенца пробирались и неясные контуры каких-то неопределенных чувствований, разбросанные мысли... И наиболее сильным мне показался реалистический, исполненный силы и пластической гибкости портрет мальчишки в широкополой шляпе, защищающей от солнца и пропитанной его лучами, портрет умного мальчика с недетским взглядом... 

...Совсем недавно я снова был у художников. Почти вплотную к саду подступил огромный корпус еще строящегося здания. В окнах его пылали огни — круглые сутки там шла работа. Но современность не только вплотную подступила к дому Армине и Арутюна. Она зазвучала в его портретах, она определилась в его пейзажах. Со слов Галенца и со слов его жены художницы Армине мой друг литературовед записал его биографию —скупые данные о годах, городах, выставках. Вот она. 

«Галенц Арутюн Тиратурович. Родился в 1910 году 15 апреля в Турции, в городе Гюрине, в семье кустаря. Первоначальное художественное образование с 1925 по 1928 г. получил в Алеппо у художника Аветисяна Оника.

Затем с 1929 по 1933 г. учился у французского художника Клода Мишле в Бейруте в Художественной академии, в которой затем преподавал живопись до 1939 г. Награжден Президиумом Международной выставки в Нью- Йорке в 1939 г. медалью почета, а также правительством Ливана Почетной грамотой за барельефы, созданные для павильона Ливана. В Национальном художественном музее Ливана находится барельеф 2х7 м., отображающий народное кустарное искусство Ливана. В Армянской церкви (Сурб-Ншан) в Бейруте находится картина «Мадонна». В 1946 г. расписан купол монастыря Змар в Ливане, диаметром 6 м. В художественной галерее Армянской ССР находится барельеф «Советская Армения», кроме этого ряд натюрмортов и портретов». 

Галенц - законченный мастер. Он строг, мужествен, щедр в своих красках. Когда я снова попал к ним в дом, новые работы Арутюна —в том числе портреты Мкртчяна, Дымшица, Инги — молодой девушки, друга семьи Галенца, великолепные натюрморты —пенящиеся цветы, яркие пейзажи- все это говорило о вновь обретенном душевном равновесии, о внутренней силе. Есть одна черта, о которой нельзя не сказать, говоря о работах Арутюна последнего времени- это настоящий психологизм - вторжение в мысль, в думы, в чувства зрителя. Мир, раскрытый мастером, это мир глубочайшей веры в жизнь, мир радостный и человечный. 

Конечно, прошлое не забывается — вновь и вновь ловлю себя на том, что где-то в уголках глаз героев живописца нахожу иногда грустинку, проступающее воспоминание о былом... А может быть, это уже мое самовнушение? Может быть, все это просто потому, что я знаю биографию этого человека — отверженного мальчишки из приюта, напоминающего концлагерь, и превосходного живописца родной Армении? 

1968