В феврале 1930 года я стала заниматься в студии Федора Ивановича Рерберга. Здесь учились люди разного возраста и опыта: от взрослых, уже, умевших вполне профессионально написать и нарисовать обнаженную модель, до юных, только еще, начинающих учиться живописи и рисунку. Задания в студии давались различные – натюрморты, интерьеры, портреты и обнаженная модель, постоянно рисовали гипсовые античные головы и фигуры. Постановки давались для всех одинаковые, без разграничения для умевших и неумевших, но, конечно, исполнение их было различным. Кроме занятий живописью и рисунком, были также занятия композицией на различные темы, в т.ч. и литературные. Их теоретических дисциплин преподавались пластическая анатомия, перспектива и технология живописных материалов. Федор Иванович очень располагал к себе, учащихся своей обаятельной манерой общения – деликатной, мягкой, полной искреннего доброжелательства; он легко завоевывал полное доверие со стороны очень разных по своим характерам учеников. Федор Иванович всегда вполне определенно высказывался по поводу работ, сделанных учениками, никогда, не проявляя снисходительности к ошибкам в работах, особенно, если они упорно повторялись. Он очень хорошо знал индивидуальность своих учеников, никогда ее не подавлял своим авторитетом, никому ничего не навязывал, старался убедительно и наглядно доказать, что именно и почему не удается тому, или иному, из учащихся. Не помню, ни одного случая, чтобы Федор Иванович рассердился на кого-либо, он только огорчался, когда видел упорство в нелепостях, которые случались в работах учащихся. Как-то раз, например, один ученик, кстати сказать, очень способный и приятный человек, к которому Федор Иванович относился с большой сердечностью, написал молодую натурщицу ярко-зеленой краской на сплошном черном фоне, что ни в какой мере, конечно, не соответствовало действительности и сделано было под чьим-то влиянием. Федор Иванович долго молча смотрел на этот холст, а потом спросил: «Алеша, для какой цели вы это сделали?» Ученик бойко и жизнерадостно ответил: «Я так вижу эту модель». Федор Иванович покачал головой, грустно взглянул на ученика и сказал: «Я подожду, когда вы не будете так видеть модель и подойду к вам в другой раз», – и отошел. Потом, когда у нас с Федором Ивановичем зашел разговор на эту тему, он сказал: «Жаль, что некоторые ученики не используют свое пребывание в студии для внимательного изучения модели, а теряют время на такие нелепости. Ведь – это же не поиск какой-нибудь, а так – пустое подражание кому-то. Но, Алексей человек способный, и у него пройдет увлечение такими пустяками». Как-то,  я услышала, Федор Иванович говорил одной ученице: «Напрасно, Вы так мало внимания обращаете на пропорции, ведь это же очень важно, чтобы была изображена именно так модель, которая перед вами». Ученица ответила Федору Ивановичу, что, по ее мнению, важно лишь общее впечатление от натуры и что изображать очень точно модель – это устаревший академизм. На это Федор Иванович улыбнулся своей кроткой улыбкой и сказал: «В искусстве – конечно, настоящем, серьезном – есть вещи, которые никак не могут устареть». Все это Федор Иванович говорил очень спокойно и мягко, объяснял просто и доходчиво, приводя убедительные примеры, ссылаясь на работы великих мастеров, как русских, так и зарубежных. Федор Иванович очень высоко ценил достижения русских художников, он говорил: «Во всем мировом искусстве немного найдется мастеров, которые бы умели так передавать солнечный свет, как умели это делать И.Е. Репин и В.Д. Поленов». При этом Федор Иванович подробно разбирал картины этих художников в Государственной Третьяковской галерее и объяснял, чем достигался такой достоверный эффект солнечного освещения. Федор Иванович всегда много говорил о значении хорошего рисунка в изобразительном искусстве, о необходимости приобрести прочное умение рисовать и, конечно, о том, что такое умение может быть приобретено лишь очень большим, упорным и систематическим трудом, независимо от степени одаренности, учащихся. Он советовал ученикам никогда не расставаться с альбомом, всюду делать наброски, а также постоянно рисовать по памяти. Федор Иванович доказывал необходимость для художника знать пластическую анатомию, чтобы ясно представлять себе строение человеческого тела и механизм его движения. Но, вместе с тем, он и предостерегал, учащихся от попыток втиснуть свое представление о модели в анатомическую схему. Одному ученику, приколовшему к мольберту анатомический рисунок во время рисования с натуры обнаженной модели, он сказал, что этого делать не нужно и что свое знание анатомии нельзя навязывать зрителю, т.к. от зрителя оно должно быть скрыто, что такой подход лишает художника непосредственности, столь, необходимой во всяком настоящем искусстве. О живописи, помню, Федор Иванович всегда говорил учащимся: «Вы должны исходить от вашего восприятия, как вы видите и воспринимаете цвет. Не нужно стараться искусственно его усиливать, если вам свойственно все видеть более светло и нежно». Федор Иванович сразу и легко распознавал, кто из учеников работает искренне, а кто манерничает, стараясь изо всех сил показать свою «необычайно яркую индивидуальность». Большой интерес у Федора Ивановича вызывали композиции учащихся, особенно же те, которые делались по их личной инициативе: «Хорошо, когда художнику есть, что сказать, а то ведь можно отлично научиться рисовать и писать и в конце концов не знать, о чем ты хочешь рассказать людям. Я знаю такие случаи еще со времени моего ученья в Академии художеств. Вообще, невелик процент тех, кто из общего числа людей, обучающихся искусству, становится художником и продолжает им быть всю жизнь», – говорил Федор Иванович. Когда я спросила Федора Ивановича кто, по его мнению, войдет в этот процент из группы, где я училась, он безошибочно назвал имена тех, кто действительно, доказал это на протяжении своей жизни, работая в искусстве. Тогда меня удивило, что Федор Иванович не назвал имен некоторых учащихся, считавшихся, необычайно, одаренными и с большим рвением, занимавшихся в студии. На мое удивление по этому поводу Федор Иванович ответил так: «Дело здесь не в одаренности, просто по их характерам им не хватает пороха, чтобы всю жизнь приносить жертвы во имя искусства». Как-то, в общей беседе с Федором Ивановичем один из учеников спросил, считает ли он целесообразным заниматься в студии тому, кто не обладает достаточно большими способностями. На это Федор Иванович ответил так: «Во-первых, не всегда сразу можно определить размер способностей человека к искусству, кроме того, развитие этих способностей может идти очень неравномерно; а во-вторых, в нашем искусстве так много областей, где могут оказаться полезными люди и со средними способностями, но знающие и умеющие; и кто, действительно, любит это дело и будет усердно ему учиться, может не волноваться, т.к. найдет себе применение». Федор Иванович неоднократно говорил о том, что учащиеся не должны преувеличивать своих способностей, но также не надо их и преуменьшать, т.к. и то, и другое создает неверную ориентировку у учащихся и может тормозить их развитие. Он не раз повторял ученикам мысль Ж.-Б. Шардена: кто не почувствовал всей трудности искусства, тот никогда ничего путного в нем не сделает. Постоянно Федор Иванович говорил о том, что художнику нужно иметь хорошее образование, много читать, хорошо знать не только то, что необходимо, непосредственно, для изобразительного искусства, но непременно интересоваться и другими видами искусства – музыкой, архитектурой, театром и хорошо разбираться в них. Он сам был человеком по-настоящему образованным, и я не помню случая, чтобы Федор Иванович не ответил на какой-нибудь вопрос, предложенный ему учеником. Будучи большим специалистом в технологии художественных материалов, он всегда обращал серьезное внимание на техническую сторону работ учащихся. Он очень неодобрительно относился к привычке некоторых учеников писать, чем попало, и на чем попало. Федор Иванович говорил в таких случаях о недопустимости столь легкомысленного отношения к своему труду: «Позвольте вас уверить, что клеенка никогда не была и быть не может материалом для живописи, разве только кто-то из вас собирается стать базарным художником и писать на ней немыслимые замки и столь же немыслимых лебедей». Федор Иванович учил грунтовать холсты так, чтобы и работать на них было хорошо, и чтобы написанное, отлично сохранялось. Федор Иванович всегда делился с учениками хорошими красками, кистями, бумагой. Однажды, получив от учителя несколько прекрасных английских масляных красок, я спросила, как они у него уцелели. Рерберг ответил: «У меня было очень много таких красок, особенно после 1912 года, когда я написал свою книгу о технологии художественных материалов. И, вот под новый, 1913-й год, мне доставили посылку из Англии: это был большой ящик, полный всяких красок, кистей, бумаги и т.д. При нем оказалось письмо, в котором фирма «Виндзор и Ньютон» благодарила меня за хороший отзыв об их материалах в моей книге и просила принять от нее скромный подарок. На сколько же лет мне хватило этих материалов! Вот видите, даже кое-что еще и ученикам осталось». В начале лета 1931 года, войдя во двор дома, где помещалась студия, я увидела странную сцену: наши студийцы с азартом приносили в садик гипсовые античные головы и фигуры, ставя, их, как попало, на дорожки и в траву. На вопрос, что здесь происходит, услышала следующий ответ: «Мы решили разделаться со всей академической мертвечиной и, в первую очередь, с этими дурацкими гипсами». Уговорить студийцев образумиться и отнести назад в помещение гипсы оказалось невозможным, и я пошла к Федору Ивановичу, которого нашла в квартире очень огорченным по поводу этого события. Федор Иванович сказал, что он тщетно призывал учеников понять ценность и важность гипсов для обучения рисунку и что они еще очень могут пригодиться не только теперешним учащимся, но и последующим, и проще всего было бы тому, кто такой противник рисования с гипсов, не делать этих заданий вовсе, а гипсы оставить в покое. Федор Иванович сказал, что студийцы добились разрешения на удаление гипсов от руководителей Бауманского Роно, в чьем ведении была студия, а на его обращение туда по телефону он услышал подтверждение этому разрешению. Зимой 1931 года – частично на основе студии – был создан редакционно-издательский техникум ОГИЗа, в программе, которого, живописи не было, а рисунок продолжал преподавать Федор Иванович. На стенах в студии и в квартире Рерберга висели его работы, выполненные маслом и акварелью. Это были различные портреты, пейзажи и натюрморты. Среди них были два этюда, написанные в Италии, которые мне очень нравились. Я сказала об этом Федору Ивановичу, и он улыбнулся: «У кого из нас не найдется несколько хороших этюдов?». Федор Иванович был очень скромным человеком. Мне приходилось наблюдать его среди других художников на выставках, или в музеях. Он старался быть незаметным, говорил тихо, ни с кем не спорил и кротко улыбался своей спокойной ласковой улыбкой. Таким он и остался навсегда в моей памяти.

Автор стать Е. Плехан

Материал взят из издания: Плехан Е. Воспоминания о Федоре Ивановиче Рерберге // Ф.И. Рерберг. Сборник воспоминаний. Л.: Художник РСФСР, 1986. С. 57-62.