Было это в начале 1930-х годов. Помню художественную студию, которая находилась на Кузнецком мосту в помещении Всекохудожника. Конторское помещение по вечерам превращалось в художественную мастерскую. Здесь не было мольбертов и не пахло красками, приходили – кто с альбомом, а, кто просто прикреплял к куску фанеры небольшой лист ватмана. Занимались очень разные люди: и такие, какой я была в то время, совсем юные, и повзрослее, и наконец, люди уже опытные, художники. Народу набивалось всегда много. Руководитель студии – Федор Иванович Рерберг – был в то время далеко не молод, но его никак нельзя было назвать стариком, т.к. отличался он, несвойственной его возрасту подвижностью и всегда был подтянут. Во всем его существе светились тонкий, наблюдательный ум и доброжелательность. Это невольно внушало к нему любовь и уважение. В студии царила атмосфера дружеской теплоты, что содействовало творческому духу, помогало труду всех, кто посещал ее. Однажды, придя в студию, я заметила некое оживление: оказывается, у нас сегодня будет женская обнаженная модель, а до этого мы рисовали мужской портрет. Все начали писать. А у меня дело не клеилось – я совсем запуталась, не зная, с чего начать. Вот тут-то на помощь пришел Федор Иванович. Видимо, заметив мое смущение, он подошел ко мне. Внутренне успокоившись, я начала рисовать. Рисовала быстро, стараясь уловить каждую позу, а поз было много. Опять подошел ко мне Федор Иванович и, взглянув на мои наброски, сказал: «Молодец, сумела «схватить» движение и справилась с пропорциями, но надо много и упорно заниматься». Так, проходили занятия, которые, к сожалению, мне вскоре пришлось оставить – я вышла замуж и уехала в Ставрополь. В 1938 году, осенью я приехала на несколько дней в Москву. Был погожий сентябрьский день. Случайно, я оказалась на Кузнецком мосту. Около здания Всекохудожника толпилось много народа. Люди держали в руках цветы, некоторые женщины были одеты в темное, многие плакали. Духовой оркестр заиграл похоронный марш. Из здания выносили гроб и в глубине его, среди белых роз и еще каких-то белых цветов, я мельком увидела чистую линию лба, который тоже казался каким-то мраморным и неестественно белым... Такой была моя последняя встреча с Ф.И. Рербергом. Много лет прошло с тех пор. Я работала в Союзе художников СССР, правление, которого, находилось тогда на улице Горького, 25. Шел 1961 год. Однажды вечером, когда заглохла трескотня, пишущих машинок и замолкли телефоны, а сотрудники потихоньку собирались домой, вошла пожилая женщина и быстрой походкой направилась прямо ко мне. Почему ко мне? Двигалась она как-то судорожно быстро, одета была так неопределенно, что сейчас я никак не могу припомнить, как именно. Меня поразили ее глаза – горящие, с неестественным блеском, она, что называется, «впивалась» взглядом в собеседника. Вглядываясь в это лицо, я заметила, что, видимо, когда-то оно было очень красиво. Она назвалась: это была вдова Ф.И. Рерберга – Нина Павловна. Мы разговорились. Узнав, что я когда-то училась у Федора Ивановича, она очень оживилась и начала говорить о том, что ее привело сюда. Основная причина ее визита – это просьба об устройстве выставки Федора Ивановича. Итак, начались хлопоты по устройству выставки. В то время я часто бывала у Нины Павловны, которая жила на улице Кирова. Мы вытаскивали огромные, запыленные папки и извлекали из них массу работ. В основном, это были акварели, рисунки и лишь немного работ, сделанных маслом. Очень хороши были акварельные портреты. Мне запомнился женский портрет в овале: лицо, глаза, волосы – все жило своей трепетной жизнью. И еще ряд акварельных портретов, которые буквально поражали своей жизненной силой. Были тут и пейзажи. Очень запомнились пейзаж с радугой, натюрморт со шмелем, много архитектурных рисунков и другие работы – и все это годами лежало и пылилось в папках... Время шло, однако комиссия по отбору работ все еще не приезжала, хотя было принято решение об устройстве выставки. Сроки почему-то отодвигались. Нина Павловна все это тяжело переживала и беспокоилась за судьбу выставки. Но, вот однажды в Союз зашел по делам известный искусствовед В.М. Лобанов. В то время С.В. Герасимов был первым секретарем Союза художников СССР. Воспользовавшись присутствием Лобанова, которого хорошо знала, я заговорила с ним о выставке Рерберга и обрисовала ему обстановку. Очень просила, чтобы он переговорил о выставке с Сергеем Васильевичем. Я знала, что С.В. Герасимов исключительно доброжелательно относился к Рербергу и его творчеству. Лобанов, внимательно, выслушав меня, сказал, что непременно и сегодня же переговорит с ним, т.к. великолепно знает творчество Федора Ивановича и уверен в том, что выставка будет очень интересной, своевременной и нужной. Вскоре после этого к Нине Павловне приехала выставочная комиссия. Смотрели, откладывали, перекладывали. Еще раз приехали, опять смотрели, наконец, отобрали. Последний раз приехали на машине, погрузили и отвезли в Дирекцию выставок – окантовывать и кое-что подреставрировать. Мы с Ниной Павловной срочно поехали к А.А. Сидорову. Он был очень любезен и согласился написать вступительную статью к каталогу. Это просто здорово! Печатают каталог, афишу и пригласительные билеты. И, вот, наконец, в помещении правления Союза художников СССР открылась выставка Ф.И. Рерберга. Выставка эта, небольшая, по своим размерам, привлекала массу зрителей. Великолепно, написанные акварельные портреты поражали красотой человеческой души, жизненной силой и правдой. Здесь не было, кричащих полотен – спокойные, прозрачные тона вносили нечто, успокаивающее, невольно заставляли человека задуматься над прекрасным... Люди уходили с выставки просветленными и часто спрашивали, как долго она будет открыта, чтобы прийти сюда еще раз. К Нине Павловне часто подходили друзья и знакомые, поздравляли ее и дарили цветы. За это время она словно бы помолодела и заметно оживилась. Для меня же эта выставка имела особое значение. Не только потому, что я, хотя и косвенно, принимала участие в ее организации, но еще и потому, что произведения Федора Ивановича, созданные для человека, для жизни на свету, на воздухе, были лишены всего этого и годами лежали в папках. Когда мы извлекали на свет какой-либо из портретов, то иногда мне казалось, что в этих чертах и глазах, удивительно живых, я читаю обиду, укор и горечь... И вот теперь, находясь в просторном, светлом зале, работы Рерберга, наконец, обретали свою истинную жизнь. Книгу, в которой зрители делились своими впечатлениями о выставке, буквально распирало от массы восторженных отзывов, от потока самых искренних благодарностей, от сожаления, что они раньше не знали такого великолепного мастера. Были многочисленные предложения: продлить выставку, выпустить альбом с репродукциями картин Рерберга, издать монографию и т.д. Выставка пользовалась большим успехом и была открыта более месяца. Когда был назначен вечер, посвященный памяти Федора Ивановича, обнаружилась пропажа одной из лучших работ – акварельного портрета: «Девушка в черном платке». На торжественном вечере памяти Федора Ивановича присутствовало много народа. Искусствовед Николай Дмитриевич Соболевский прочел доклад о жизни и творчестве Рерберга. Выступали с воспоминаниями многие художники и бывшие ученики мастера. Суть моего выступления примерно сводилась к следующему: надо издать книгу, освещающую интенсивную, плодотворную творческую деятельность Федора Ивановича Рерберга – человека, педагога, ученого и художника, создавшего ряд великолепных акварельных портретов и пейзажей. Радостно, что такой сборник, наконец, выходит. 

Автор статьи А. Машковцева

Материал взят из издания: Машковцева А. О Федоре Ивановиче Рерберге // Ф.И. Рерберг. Сборник воспоминаний. Л.: Художник РСФСР, 1986. С. 87-90.