Федора Семеновича Богородского, как художника я узнал гораздо раньше, чем встретился и познакомился с ним. Творчество его вошло в золотой фонд советского искусства и широко известно. Я скажу о другом Богородском, о человеке и гражданине. В правление московского Союза художников он неизменно избирался каждый раз с момента организации МОСХа в 1932 году и до 1958 года. И вот тут-то я и узнал его близко, как человека. Всего больше меня покоряли в нем качества гражданина, достойно, прошедшего через, огненные годы революции и гражданской войны. Особенно проявились его человеческие качества в те годы, когда он был избран председателем президиума правления МОСХа. Должность эта, хотя и очень почетная, но сложная и многотрудная, ибо жизнь такого большого Союза, как московский, чрезвычайно, многогранна. А, в послевоенный период работа председателя была особенно напряженной, т.к. у художников было много нужд и трудностей. И, вот в 1957 году заканчивается строительство двенадцатиэтажного доме номер три по Большой Масловке. На стол председателя МОСХа легла не одна сотня заявлений, одно, драматичнее, другого. Надо было разобраться во всех сложных ситуациях, разобраться с предельной объективностью, отделить подлинную нужду от преувеличения. Тем более, что дом получился качественный, с окнами мастерских на север, а квартир на юг. А, надо сказать, что прошла война, и многие художники, вернувшиеся с фронта, не имели ни жилища, ни мастерской [...] Один дом не мог удовлетворить всех, несмотря на то, что одна мастерская давалась нескольким художникам, так же, как и квартиры заселялись далеко не по современным возможностям. Работа по распределению жилплощади проходила очень напряженно. К ней подключили большой актив художественной общественности, обследовавший на местах положение того, или другого художника. И надо прямо сказать, что Федор Семенович оказался на высоте. Часто вовремя, ожесточенных споров он говорил: «Мне ведь лично ничего не надо, я хочу сделать, как можно лучше для всего коллектива». Заседания Комиссии по распределению жилплощади проходили в очень нервной обстановке. И, как помогли Богородскому здесь его прямота, его принципиальность. А, часто и его юмор, острая шутка, на которую он был мастер. А, иногда и экскурс в прошлое нашего советского искусства, к которому он прибегал, помогая лучше понять, решаемый вопрос. Федор Семенович умел слушать доводы, приводимые друзьями. И, если, они его убеждали, то, он, махнув рукой, говорил: «Ну, убедили, быть по тому». Но, уж, если доводы оказывались неубедительными, кончалось по-другому: «Нет уж, батенька, не убедил, не убедил; решим так, как предлагают товарищи». А, иногда говорил: «А, в гражданскую войну это решили бы вот так-то». И, это сразу же оказывало свое воздействие на ход обсуждения. Когда на художественных советах, или выставкомах разбиралось то, или иное произведение искусства и решалась его судьба, Федор Семенович не навязывал своего мнения, но его позиция всегда была ясна, принципиальна, судил он, широко, понимая задачи искусства. Мне особенно нравились энергия и смелость Федора Семеновича, когда отстаивались интересы нашего коллектива. И здесь я не могу не сказать о том, что именно Ф.С. Богородскому мы обязаны тем, что здание бывшего Манежа не было снесено. Он решительно и страстно заявил на заседании в Министерстве культуры, что, если этой произойдет и Манеж будет снесен, это будет вандализмом XX века! Манеж был спасен. В правление МОСХа и в коллективе сотрудников Богородскому удалось создать хорошую рабочую атмосферу, интересы коллектива отстаивались со всей ответственностью, прямотой и принципиальностью. Вспоминается, как иногда на очередную выставку давались «новаторские» произведения. И тут Федор Семенович был верен своим принципам. Разведя иногда руками, он говорил: «Ну знаете, это «новаторство» уже устарело. Такое было уже в двадцатых годах». И тут он припоминал, когда и где, на каких выставках «такое уже было», но только более талантливое. И он вспоминал, какими жаркими были споры, когда реалистическое искусство давало бой всему, что было чуждо революции, народу, Советскому государству. Живой, энергичный, по-хорошему озорной, талантливый, прямой и принципиальный – такой он был и таким я видел Федора Семеновича Богородского. К сожалению, некогда богатырское здоровье Богородского было изрядно подорвано во время первой мировой войны, в период революции и гражданской войны. Это с годами все больше давало себя знать, и Богородскому все чаще приходилось, как он говорил, «вставать на текущий ремонт». И все-таки смерть как-то неожиданно для всех подкралась к нему, еще такому энергичному, безгранично, любящему жизнь, такому нужному в среде художников.

Автор статьи Ю М. Володин

Материал взят из издания: М. Володин. Ф.С. Богородский в МОССХЕ // Богородский Ф.С. Воспоминания. Статьи. Выступления. Письма. Сборник / Сост. С.В. Разумовская. Л.: Художник РСФСР, 1987. С. 441-443.