Ким Николаевич Бритов (1925-2010) – Народный художник России. Это не звание, это – предназначение, а значит, и судьба. Он родился здесь, на земле Владимирской Руси в 1925 году, он и сейчас живет, и работает здесь. Художник пишет русскую природу, милые сердцу уголки родного края, пишет красочным русским размашистым почерком. Ему не нужно проезжать длинные километры, чтобы испить целебные воды детства и юности, исторической памяти – все здесь, все рядом: поросшие лесом пригорки, свет и тень на просиневших мартовских сугробах, горошины деревень вроссыпь по Ополью, белеющие камнем соборы и просветленные людской молитвой церковки, покой и величие суздальской архитектуры, молодецкий посвист муромских дубрав, аханье смертной сечи у Золотых ворот, шум торговой сутолоки и праздность веселой ярмарки, медовый звук балалаечной струны, подсолнухи в тысячу свечей, теплая тропинка под босыми ногами, спина мостика на три доски, тень от забора в предзакатный час, крик, прилетевших домой грачей... А, еще – строгие лики мстёрских икон, запах свеже-узорного наличника, уют домотканых ковриков и полосатых радужных половичков, шорох льняного полотенца на лице... Уклад Земли Русской за спиной. Сникнуть и упасть не даст. Все берет художник К. Бритов в руки и, миниатюристически сжав, несет эту драгоценную ношу на холст. Ураганным Петровским реформам удалось отодвинуть национальные народные традиции искусства, убрать их из Центра, но истинно русские начала не умерли, они ушли вглубь, в провинцию. Из этих недр поднялся талант Кима Бритова. Провоевав три тяжких года в артиллерийской разведке, К. Бритов возвращается к жизни и к живописи. 45-ый победный год подарил ему новую яркую весну. «Жив!» – звучало слово, как музыка. Тепло весенней поры, ожившая зелень, запах, возрождающейся земли по-новому вели мысли, заставляли глубже вдыхать уже невоенный воздух. Хотелось запечатлеть на холсте все, не пропустив не единого мига жизни: опрокинувшиеся берега рек, синь небес, изумруд листвы, золото солнечного света, темень, вздувшейся талой воды…. Художник К. Бритов снова дома, он едет учиться во Мстёрскую художественную школу, где иконописные традиции определяли архитектонику творчества, ставили во главу угла высокую простоту и эстетическую прицельность рукотворного ремесла. Он стал учеником К.И. Мазина, определявшего палитру русского живописца, как сонм чистых красок, не смущенных теневой игрой. Духовное наставничество мстёрских мастеров лаковой миниатюры посеяло добрые семена в почву природного таланта. Лиризм традиционного отечественной пейзажа счастливо сочетается в картинах К. Бритова с символизмом и эпической весомостью. Его художническое кредо – увидеть в привычных земных вещах осмысленность бытия, остановить на миг, неумолимо, несущееся вперед время. И рассказать о вечности незаметных ценностей. Картины К. Бритова заставляют зрителя замереть в изумлении перед повседневностью и осознать быстротечность жизни, ее неповторяемость и повторяемость. По мысли художника, мудрость реальных вещей превыше надуманности и искусственности в наработке стилистики полотен. Усиление декоративного понимания цвета у К. Бритова нацелено на переоценку простых и понятых для каждого зрителя черт, окружающего мира: синее небо, ярко-желтая листва осени, чуть, почерневшие от весеннего, подтаявшего снега родные русские избы, красная, а значит и красивая сельская церковь, ярко, заголубевшие сугробы… Художник не повторяется – повторяются и перекликаются между собой сами пейзажи, выявляя внутреннее родство русской природы и русского человека. В картинах нет менторского тона, они не поучают, они «втягивают» в себя своей праздничной энергетикой, неторопливым повествованием о красоте земли, где живешь и где жили твои предки. Годы творческого поиска высекают из таланта художника искры истинного понимания человеческого бытия: от будничной атмосферы всего один шаг до празднества, красочного зрелища, внезапного превращения. Лингвистика живописного текста картин компактна и отточена. Бросок кисти к холсту… Трактовка образов буднична и ярка – усмотреть неожиданное своеобразие явлений, а не подтягивать свои наблюдения к готовым формулам, которыми так легко пользоваться. В пейзажах К. Бритова – коленопреклоненность автора перед величием и хрупкостью природы, ее близостью к человеческой душе. Рука художника завоевывает реальное пространство, с его глубиной и перспективой через подчеркнутый ритм мазка, который движется, как резец скульптора, четко отсекая, лишнее. И было сказано: искусство – это дерзость глазомера. Дерзость К. Бритова взвешенна и колористически оформлена. В ней нет произвола, она предлагает поспорить и посмотреть еще раз! Колорит бритовских холстов не импортирован, он сродни русскому лубку, мажорному, чистому и глубоко национальному. Его пейзажи заселены людьми, даже, если не прорисована ни одна человеческая фигура. Ощущение присутствия поразительно четкое, оно не нарушает гармонии восприятия – лишь усиливает зрительское воображение и желание стереть грань между одушевленным и неодушевленным. Этому способствует и подчеркнуто вещественная живописная техника пейзажиста: материальность краски выявлена пастозными прочерками, которые создают объемность образа. Конструктивными, простыми и убедительными в своей простоте были древние владимиро-суздальские храмы. Живопись К. Бритова возвращает нас к истокам русского искусства, к плавности и чистоте силуэтов, преодолевая излишнюю декоративную раздробленность композиции. Его картины как будто бы стереоскопичны, их можно смотреть с разных точек, двигаясь за светом дня. Манера письма – скульптурно-резная, она напоминает изумительные работы русских мастеров по дереву и камню, украсивших и обессмертивших убранство православных храмов. Русские пейзажи К. Бритова «иконописаны» – в них явная канонизированность сюжетов, почерка, цветового воплощения и, самое главное, констатирована обновленная неизменность любви ко всему земному. Художник несет ее, как наполненный сосуд, чтобы дать нам глоток родниковой, незамутненной воды. В своих натюрмортах художник приближает, изображаемые предметы к зрительскому глазу («Сверху – для искусства неестественно». К. Бритов). Они абсолютно реальны, полны жизни и узнаваемы без труда. Рыбы, посуда, плоды буднично и до-трапезно определены в пространстве. Сизы дымок папиросы тянется к лепесткам, как мотылек. Предметность подвижна и философична. Портреты чужеземных стран и городов написаны бритовской кистью без лести и парадности. Разноликий Гамбург, то весел, то задумчив, подпирает готикой серовато-голубой свод неба, грозящий обрушиться на город тяжестью дождя. Французский пляж желтковым песком упирается в синие ладони, притихших волн. Кубинские пальмы ждут теплого бриза, расправив зелень листьев, заглядывающих в прикрытые окна, выбеленных тропическим зноем домов…Люди в портретных работах К. Бритова выписаны ландшафтно и любовно. Человеческая суть схвачена, как данность, без посягательств на ее тайны. Автопортреты художника по-мудрому ироничны и открыты. «Старый рыбак», написанный в 1962 году – это К. Бритов сегодня. Не каждому дано так предсказать себя.

Автор статьи Н.М. Матюшкина