Книги

Нина Пуляхина Заслуженный художник Российской Федерации, член Московского союза художников, Член Международного художественного фонда.

Люблю появление ткани,

Когда после двух или трех,

А то четырех задыхании

Придет выпрямительный вздох:

И дугами парусных гонок

Открытие форты чертя,

Играет пространство спросонок,

Не знавшее люльки дитя.

О. Мандельштам

Моя профессия — художник по костюму. Я не занимаюсь модой - меня интересует костюм как вид искусства. как средство создания художественного образа. «Авторский костюм» — это та область, где я чувствую себя лучше всего - от замысла до воплощения в материале — все выполняю сама. Это трудно, но зато я свободна, а это состояние для творчества самое главное. Это та самая «свобода для...», когда можно создавать и зависеть только от своих фантазий, желаний и возможностей и средствами костюма рассказывать о своих мыслях и чувствах. Дух свободы живет во мне с детства — оно прошло на берегу Волги и в Прикаспийских степях: я родилась в Астрахани. Известно, что природная среда формирует человека. И во мне живет физическое ощущение пространства степей — это скорость, с которой ты несешься на мотоцикле или автомобиле, скорость могучей Волги, волны которой рассекает катер, ощущение полета и беспричинной радости, которая бывает только в детстве. Из детства и мои первые впечатления о художественном образе в костюме. Мама читала мне сказку, где у героини было три платья — одно золотое, как солнце, другое — серебряное, как луна, а третье — сверкающее, как звезды, и они были столь тонкие, что помещались в скорлупе орехов. Я помню, что это поразило мое воображение, и я представляла и пыталась нарисовать их. В нашем доме существовал сундук, в котором хранились несколько старинных шляп и платьев-вещи моей прабабушки. Одно из них я лю- била особенно: синий тончайший шифон, на котором золотым шелком были вышиты пчелы. Я обожала надевать его и носиться по двору, смотря, как развевается ткань на бегу — и кружатся в этом вихре пчелы. Конечно, все кончилось плачевно — платье было изорвано в клочья, и потом его выбросили. Мы с сестрой часто устраивали подобные «дефиле», воображая себя сказочны- ми феями и принцессами.

Много лет спустя, читая книгу Майи Плисецкой, я прочла строчки о костюме: «Прекрасно на женщине лишь то, что летит на ветру...». Я родилась и выросла в семье, в которой любили искусство, много читали, водили меня в театр и музеи и всячески поощряли мои наивные рисунки — я очень любила рисовать, но нигде этому _в детстве не училась. Мои папа, Пупяхин Леонид Григорьевич, по специальности инженер холодильных установок, рассматривая мои рисунки, говорил: «Это у нее от меня». И легко рисовал лошадей, собак — жаль, эти рисунки не сохранились — и добавлял: «Если бы не война (а он был на фронте 6 лет), стал бы художником». Я помню набор цветных карандашей, которые папа привез мне из Москвы — 48 цветов - какое же это было счастье! Я рисовала очень много. Это были бесконечные иллюстрации к прочитанным книгам и наброски придуманных и срисованных из книг и журналов костюмов. Позднее, когда я определялась, в какой институт мне поступать, эти рисунки сыграли свою роль. Е.А. Розенблюм - известный дизайнер, к которому я пришла за советом, просмотрев их, определил мое будущее: «Здесь явная склонность к костюму и моде. Надо учиться на модельера и поступать в текстильный институт». Так произошел выбор профессии. Сама я подумывала о книжной графике и о такой профессии, как модельер, не думала вообще. Правда, все детство я шила для своих кукол костюмы и вышивала. Но какая девочка не делала это? А может, интерес к костюму я впитала подсознательно — все приданое к моему рождению моя мама, врач по профессии, Ольга Никитична Хидирова, приготовила сама. В тяжелые послевоенные годы (я родилась в 1949 году) меня одевали в красивые платья и пальтишки. Старые фото сохранили некоторые из них, и не подумаешь, что мои наряды сшиты из старых платьев и костюмов старших членов семьи. Когда говорят «золотые руки», это руки мамы и бабушки Марии Мартыновны Хидировой. Ее вышивки — это музейные работы. Она вышивала в различных техниках и учила этому меня. Предпочтение она отдавала «простому мелкому кресту» по канве и очень любила вышивать картины известных художников. Именно ее вышивки соединили в моем сознании декоративное и изобразительное искусство. Годы учебы в текстильном институте — это годы общения с чудесными талантливыми педагогами и художниками. Борис Алексеевич Бурмистров вел общую композицию костюма. Он на каждом занятии беспощадно разбирал сотни эскизов, указывая на наши ошибки, и редко хвалил, добиваясь, чтобы слова «образное решение костюма» не оставались для нас пустым звуком, а стали смыслом нашей профессии. Или изумительные лекции Раисы Владимировны Захаржевской по истории костюма. Это были настоящие спектакли, где главное действующее лицо был «Его Величество Костюм».

Я до сих лор помню поднятый палец Раисы Владимировны и ее слова: «Запомните, коллекция — это стройное единомыслие образа». А требовательная Елена Ксенофонтовна Архангельская, руководитель моего диплома, — именно она пробудила во мне интерес к формам костюма: «Любой образ выражается формой. Это основа всего, потом идет цвет, фактура и прочее». И я выполнила всю дипломную коллекцию не только в эскизах, но и е схемах формообразования. Занятия по спецкомпозиции с Галиной Сергеевной Гориной, высочайший профессионализм Екатерины Александровны Янчевской, которая занималась с нами конструированием, лекции по истории искусства Инессы Гансовны Меркуровой. Я испытываю любовь и благодарность ко всем этим людям. Они заложили ту основу, которая позволила идти по пути совершенства в профессии и чувствовать себя уверенно. Текстильный институт дал мне не только профессию. В его стенах я встретила любовь всей своей жизни - удивительного человека, ставшего моим мужем, художника Гуго Манизера. И вместе с ним в мою жизнь вошло изобразительное искусство в самом прямом смысле. Его дом — мастерская, где мы живем, - это настоящий музей, в котором история искусства нашей страны последних 150 лет представлена прекрасными работами его деда — живописца Генриха Матвеевича Манизера, его родителей - прославленных скульпторов Матвея Генриховича Манизера и Елены Александровны Янсон- Манизер, его собственными замечательными пейзажами. Высочайший художественный уровень произведений искусства, среди которых проходит моя жизнь, помог многое понять в искусстве, научил требовательному отношению к своей работе. Но годы учебы в текстильном институте — это и первое сильное разочарование в выбранной специальности. Стоило один раз попасть на производственную практику — на швейную фабрику или в дом моделей, ведь нас готовили не для «полетов», а для промышленности — и услышать скучные разговоры, можно ли сделать вторую строчку по краю лацкана, и зачем она нужна во- обще и т.д., и т.п. Я увидела грустную жизнь модельера на производстве, шли 1970-е годы, это была зависимость художника от отсталых технологий и не заинтересованных ни в чем новом людей. «Его Величество Костюм» должен превратиться в глупую тетку «Одежду». Да никогда! И несмотря на то что моя дипломная работа, сделанная в Ленинградском доме моделей, сразу же была включена в коллекцию дома и выдвинута на «Знак качества» — за «удачное воплощение художественного образа в модели для промышленного производства», институт я окончила с твердым намерением не быть модельером и не работать на предприятиях легкой промышленности. Забегая вперед, скажу, что у меня не было и нет сложностей в создании модной Одежды»

И впоследствии я выполнила коллекции для промышленного производства в Спитаке (Армения, 1987), для меховой и швейной фабрик в Салониках (Греция, 1994—1995) и другие. Когда в твоей работе заинтересованы, получаются чудеса даже на отсталом оборудовании. Но идея создания модной одежды никогда не захватывала меня. После института я занималась рекламной графикой, преподавала рисунок, окончила двухгодичную ассистентуру-стажировку по рисунку и пластической анатомии в Московском государственном академическом художественном институте им. В.И. Сурикова. Но интерес к художественному костюму не пропал. Оставался «свободный полет» — участие в многочисленных выставках и показах и, наконец, вступление в Московский союз художников, где в секции декоративного искусства я встретила своих единомышленников — художников, занимающихся «авторским костюмом». Здесь я хотела бы сказать несколько слов о Тамаре Санчес. Если бы это зависело от меня, я наградила бы ее титулом «Национальное достояние России», она настоящий подвижник в соединении традиций народного декоративного искусства с профессиональным. Ее костюмы и панно — это живопись, выполненная ювелирной лоскутной техникой. В 1960—1970-е годы она была первооткрывателем этого направления в художественном текстиле. Позднее появилось много последователей и подражателей, появилось модное слово «печворк», но ее высоту не взял никто. Помню первое впечатление от работ Тамары Санчес на выставке на Кузнецком мосту: это был не костюм, а некая мерцающая галактика — настоящий художественный образ — тот самый «Его Величество Костюм». Я словно очнулась от сна: «пора и тебе заниматься костюмом всерьез». Как возникает идея коллекции? Так же, как возникает замысел картины у художника или музыки у композитора. Чувства, ощущения, эмоции выплескиваются в определенный образ. Начинаются «муки творчества» - поиск средств художественного выражения. Поскольку я занимаюсь костюмом, бывает, что сама ткань внезапно «подсказывает» идею. Так было с коллекцией «Лунный свет» (1985-1987). Мягкая, серебристая жаккардовая ткань давала ощущение света и чуть шершавой поверхности. Может быть, такая Луна «на ощупь»? Или коллекция «Птица счастья» (1987), посвященная сказочному русскому фольклору. Радость переполняла меня. Это состояние передалось эскизам моделей, я вывела формы костюма из плоскости в пространство. Но это получилось интуитивно, я не думала, как мне выразить радость. Это получилось как будто само собой. Мне кажется, в этом заключается тайна творчества: художник, я в этом убеждена, лишь инструмент в руках Бога. При создании коллекций форма для меня — главная составляющая художественного образа. Меня никогда не интересовали частности — форма в пространстве, это мое видение костюма. Лаконичность, отсутствие разрушающих форму деталей. Цвет и фактура ткани — только для выявления формы. Поэтому неслучайно в 1989 году меня увлекли картины К. Мапевича — на его выставке в Третьяковской галерее я увидела то, к чему стремилась в своих костюмах — очищение формы.

Я посвятила К. Малевичу три коллекции: «Супрематический сон» (1989 —1990) — это метаморфозы квадрата и круга в костюме, сложность «простых» форм; «Здравствуйте, Казимир Северинович!» (1989- 1990) - парад фигуративных персонажей картин Мапевича — поиск их связи с иконой и народным искусством; «Супремус» (1989-2004) — чистая форма и человек. Самая моя любимая коллекция, над которой я работаю уже много лет, это «Русская фреска» (1988- 2004) — впечатления о храмовой русской живописи и архитектуре, о бессмертных творениях Андрея Рублева, Дионисия, Феофана Грека не отпускают меня. Увидев их один раз, невозможно забыть. Я пытаюсь передать средствами костюма свой восторг и благоговение перед ними, понимая всю тщетность этого. Русская фреска для меня — это совершенство духовного и художественного образа в живописи, это вершина творчества, и если удастся к ней хоть немного приблизиться своими работами, то только тогда я смогу сказать, что мой путь — это путь в искусстве.